Борис   Сиротин

КАМЕННАЯ ЧАША

 

то   жил   в   чащобных  Жигулях

Верней   всего,   горячие   булгары.

Их   стрел  свистенье,

Топоров   удары

Запомнила   широкая   вода.

 

Да,   шумный   тот   народ,

Всего   верней...

Ремесел   знатоки   и   звероловы.

Протяжные   напевы  давних  дней,

Должно   быть,   помнит  Волга

Слово   в   слово.

 

Итак  -    булгары.

И   один   из   них

Прославился   особо   метким   глазом.

Медведей,   рысей   и   зверей   иных

Из   лука   доставал   он

Раз   за   разом.

 

И   только   был   неуловим   Олень,

И   он  лишил   охотника   покоя.

Едва,   бывало,   засереет  день

Над   хвойными   кряжами   и   рекою,

 

А   юноша   в   пути,

Ему   туман,

Овраги   и   болота   —

Не   преграда.

Набит   до   хруста   стрелами   колчан,

И   тетива   натянута   как  надо.

И   видит   все   неутомимый   глаз,

Сквозь   спутанные   ветки   проникая.

Но   нет   Оленя

И   на   этот   раз...

 

А взор   его      каков,

А   стать   какая!

 

Сиянье,

По   рассказам   стариков,

И   ночью   излучает  шерсть   оленья,

А   на   концах   раскидистых   рогов

Сверкают   драгоценные   каменья.

 

Но   нет   как   нет   Оленя.

В   берега

Толкается   вода   светло   и   сонно.

Чу!

В  чаще   чьи-то   светятся   рога!..

Нет,   не   рога   —

Всего   лишь   ветви   клена...

И   все-таки   однажды

На   скале

Охотник   юный   выследил   Оленя:

В   рассветной   холодящей   полумгле

Он   высился

Всего   одно   мгновенье.

 

Но сильная   не   дрогнула   рука,

И, раненный на месте том открытом,

Олень-красавец

Взвился   в   облака,

О   камень   грянув

Золотым   копытом.

 

И   тут   же   из   оленьего   следа   —

Такая   в   золотом   копыте   сила! —

Чистейшая   студеная   вода,

С   дымком   небес   смешавшись,

Засквозила.

 

И   дабы   в   сердце   успокоить   пыл,

Разгоряченный   длительной   погоней,

Охотник   эту   воду

Пил   и   пил,

Не   выпуская   из   ковша   ладоней.

 

Дрожали   капли   в   редкой   бороде,

Как   росы

Средь   диковинных   растений;

И   вдруг   увидел   юноша   в   воде

Обрывки   смутных

Сказочных   видений:

 

Как   будто   бы   его   со   всех   сторон,

Таившиеся   прежде   —

Кто   в   пещере,

А   кто   в   норе,—

Под   черный   крик   ворон

Насупленные   обступили   звери.

 

И   будто   человечьим   языком

Седой   медведь,

На   задних   лапах   стоя,

Ему   сказал:

- С   убийством   ты   знаком...

Так   знай:

Сей   след   наполнен

Добротою!

 

Так   знай:

Вода   студеная   сия,

В   душе   рождая   доброту   и   силу,

Отныне   для   людей   и   для   зверья

Из   камня   обомшелого   забила!

И   понял   наш   охотник:

Неспроста

Его   в   тревоге   обступили   звери,

Что   эта   влага

Для   того   чиста,

Чтоб   сеять   в   сердце

Чистый   свет   доверья.

 

Проникнуться   доверьем   ко   всему:

К   траве,

Деревьям,

К   птице   поднебесной   —

И   знать,

Что   в   сладком   солнечном  дыму

Зверью   и   людям

На   земле   не   тесно!

 

Так   думал   он.

Но   вот   скользнула   тень

На   травы,

И   роса   упала   с   веток.

И   показалось:

За   горой   Олень

Ему  блеснул   копытом   напоследок...

 

Открытый   взору   с   четырех   сторон,

Окутанный   дымком   голубоватым,

Родник   студеный

К   полдню   вознесен.

Бывали   вы,

Не   раз   бывал   и я   там.

 

Высокая,   как   небо,   тишина.

По   склонам   —

Лишь   сверканье   сосен   медных.

И   песня   Чаши   чуть   приглушена

Разгоном   трав   —

Могучих,   заповедных.

 

Привольно   человеку   и   зверью!

Я   хрустнувшие   стебли   приминаю

И   воду   удивительную   пью,

И   всю  легенду

Вновь   припоминаю...