Д.  Н.  Садовников

УСОЛКА

 

ри   Грозном   на   Волгу,   к   подошве   холмов,

Точивших   соленую   воду,

Сошлись   поселенцы   на   выгодный   зов,

Почин   положили   заводу.

 

Срубили   жилье,   окружили   стеной,

И   скоро   возник   городок   соляной

 На  дальней   границе   востока,

 Где   степь   расстилалась   широко.

 

Усолье   росло:   заезжали  купцы,

Рабочие   шли   на   варницы;

Приставлены   царские   были   стрельцы,

И   пушки   глядели   в   бойницы.

 

Нередко   в   долину   с   соленой   водой

Сбегались   кочевники   дикой   ордой,

Скакали   по   русскому   полю,

Людей   уводили   в   неволю.

 

Кругом   еще лес   был  да темени   гор;

 Пониже — селенье   и   пашня,

А самый   высокий   венчала   бугор

 В лесу   караульная   башня.

 

Чуть   ночью   по степи  затопает  конь,

На ней   зажигали   сигнальный   огонь,

И местные   жители   знали,

Что надо   готовить   пищали...

 

По   старым   рассказам,   в   Усолье   жила

Одна   богатырка   в то время;

Она   от   Усолья   на степь   угнала

Ногайское   хищное   племя.

 

Шло   время...   Седела, теряла   глаза

Поселка   защита,   ногайцев   гроза,

Могучая   сила   сбывала...

Усолье   ее забывало.

 

Смеялась недавно над ней молодежь:

«Куда   тебе, бабушка,   драться?

На старости лет ты с коня упадешь,

Пора   на   покой   убираться!»

 

Кто  знает, сердилась  старуха иль  нет;

Но только ни слова усольцам в ответ

На   это   она   не   сказала,

Чему  подивились   не мало.

 

Покойно   и мирно   тянулись   года

По милости   страшной   Усолки;

Татарских   коней   не видать   и следа,

Замолкли   тревожные   толки.

 

Но горе застало Усолье врасплох;

В осеннюю   ночь   загорелся   сполох,

Не даром такая тревога:

Ногайцев   нахлынуло   много...

 

Покинули   полчища   диких   татар

Степей   кочевое   раздолье;

Потоптаны   нивы;   и скоро   пожар

Осветит   родное   Усолье!

 

Из   города   выслана   малая   рать

Ногайскую   силу   в леса   отогнать;

А с   ней   заодно   отряжены

И   девки, и   мужние   жены.

 

Дрались   поселенцы ... Оружия   стук

Взлетал   до   лесистых   верхушек;

Стрелу  отпускал туго стянутый лук.

Рубились,   палили   из   пушек.

 

Кровавая   битва   была   горяча,

А сила росла, как в степи саранча,

И дрогнули   наши   средь   поля:

Ждала   их   недобрая   доля.

 

Тут стало понятно толпе удальцов,

Кого   на бою   не   хватало...

Усолка   в обиде: за   несколько   слов,

Быть   может, все   дело   пропало!

 

В   былые   года   у ней   сила   была;

Недаром   она богатыркой   слыла,

И   сильной   и   грозной   недаром

Была   она хищным   татарам.

 

И вот   старшины   отрядили   гонцов;

Должны   они были   в   поселке,

Сказав  в извинение несколько слов,

Подмоги   просить   у   Усолки.

 

Быть может, ее   неожиданный   вид

Усталые   силы  людей   оживит;

Давно   уж   ее   не видали

С клинком   из   сверкающей   стали.

 

Приходят   гонцы   и   старухе  поклон

С   почтеньем   отвесили   низко:

«Спаси от ногайца — отступится он

И   после   не сунется близко!

 

Прости   нам   обиду,   тряхни   стариной;

Все  дело   теперь   за   тобою   одной...

Родная, забудь   свое   сердце —

От   нас   отгони   иноверца!»

 

Ответ   им   держала   Усолка   такой:

«Забыть   не могу  я   обиду,

Ищите себе   вы   подмоги  другой,

На выручку   к   вам  я не  выду!

 

Пришли над старухой смеяться больной?

Что!   Мало  вам  места  за этой стеной?

Где   сабли  у вас   и  пищали?

Иль   порохом   вы   обнищали?»

 

Тем временем длился отчаянный бой

И   стоном   стонала   дубрава...

Усольцы   к стенам   отступали  гурьбой,

Рубяся   и   влево   и вправо.

 

Сверкал меж дерев  их пищальный огонь;

Валился   татарин, и  пятился конь...

Ногайская  темная   сила

Усольцев   кругом   обступила...

 

Недолго   продержится   русская   рать,

Зато   уж   отдастся   не   даром,

Хоть   будут   тела   ее лес   устилать

И все   истребится   пожаром;

 

Но каждый усолец зараней решил

Сражаться,   пока   хватит   духа   и   сил:

От   бога   одна   лишь   помога:

Их   мало,   а   нехристей   много.

 

Гонцы   богатырку   просили   опять...

В тревоге   сидела   старуха:

Стал топот татарских коней достигать

Ее прежде чуткого уха...

 

«Прости   неразумных,   не   наша   вина...

Нам  горькая доля  теперь  суждена,

Забудь   ты   обидное   слово —

Спаси   от   татарина   злого!»

 

«Стара   я для   боя, куда   воевать

И лезть   на   кровавую   драку!

Пора  обо  мне  позабыть  вспоминать,

Как   дохлую   бросить   собаку...

 

Заржавела   сабля, ступилось   копье —

В груди   улеглось   ретивое   мое...

У вас   молодая   есть   сила,

А мне   уж моя   изменила...»

 

Сердилась   Усолка, но   слезы   людей

Ее   победили   — смягчилась;

Взыграла  вся  кровь  богатырская  в  ней.

 Вся   старая   удаль   забилась...

 

«Давайте   коня!   Где мой  конь   боевой?

Давно   не   слыхала   его   под собой!

Проклятым   татарам   навстречу

Я кинуся   в самую   сечу!»

 

И выведен был застоявшийся конь

С густой   серебристою   гривой;

Из   камня   ногой   высекал   он   огонь,

Мотал   головою   красивой.

 

Высоко   ходила   могучая   грудь,

И   фыркал   скакун,   собираяся   в   путь

На   хищные   орды   Ногая,

Себе   седока   поджидая.

 

Выходит   Усолка,   завидев   коня;

Ремень-опояска   у   стана;

И   в   древко   копья   ударяют, звеня,

Ножны   вдоль   ее   сарафана.

 

На   стремя  ступила  привычной  ногой;

В одной руке  сабля и пика в другой;

И с гиком   пустилася   лётом

К   широко   раскрытым   воротам.

 

И   по   полю   конь   богатырку   понес...

При   виде   могучего   взмаха,

При   виде   седых   и  растрепанных  кос

Враги   ошалели   от страха.

 

«Скачи,   без   разбора   ногами   топчи

Проклятую   силу   степной   саранчи!»

В крови   накупались   досыта

Коня   боевого   копыта.

 

К усольцам   вернулася   прежняя   мочь.

Отвага   в   глазах   засверкала,

Рубились,   пока   не   подкралася   ночь;

Татар   положили   немало.

 

Везде   впереди   богатырка   была;

От   страшных   ударов   валились   тела

Кровавою   грудой   на груду...

Ногайцы   бежали   повсюду.

 

Бежали   к   горам, и   никто   их потом

Не видел   на этой   равнине;

То   место   же, где   был   татарский   погром,

Все   «Сечей»   зовется   и   ныне.

 

И   память   о той   богатырке   жива!

Ее   сохранила   людская   молва...

Так   билися   в   старые годы

За   право   труда   и свободы.