Анатолий   Ламберов

ПЕТРОВ КАМЕНЬ

Предание

 

а царском струге не слышно песен гребцов. Толь­ко Волга плеснет тяжелой волной в борта да пронзи­тельно крикнет чайка, стрелой падая к воде. А горы, загадочные и древние, бесформенной грудой повисли над рекой и, кажется, вот-вот упадут в нее.

Стоит на палубе струга великий государь, и смут­но на царской душе. Величественны дикие горы. Что-то державное есть в них. Чувствует это царь и хму­рится, нервно теребя ус.

Позади царя толпится свита в расшитых золотом кафтанах, молчит.

Оглянулся на вельмож Петр, резко дернул плечом.

— Чего   молчите?

Хмыкнул, отвернулся и опять смотрит на горы. По скуластым утесам карабкаются к высокому небу сосны. И как только держатся...

«Мое и не мое», — подумал царь, внезапно гнева­ясь.

И вдруг он увидел орла. Могучая птица парила над самой высокой вершиной, свободно, уверенно, по-хозяйски. Огромные крылья тускло блестели на солнце.

«Как хозяин осматривает мои владения», — поду­мал с обидой царь.

—   Чалить к берегу! —  громко сказал Петр, сорвал с   головы   треуголку,   смял   железными   пальцами. Держава сия наша!  Поднимемся и посмотрим, велика ли   она. С   горы   посмотрим...

Покосился царь на вельмож, топнул ногой. Сбе­жал по сходням на берег.

Вельможи, тяжко отдуваясь, едва поспевают за длинноногим Петром. Некоторые незаметно, опасли­во крестятся —  круты горы, неровен час...

Орел все  еще  кружит в  вышине,  и  Петр  яростно карабкается   туда,   к   нему...

Наконец поднялись. Взлохмаченный царь оглядел­ся и не увидел птицы. Хрипло, торжествующе засме­ялся.

—  Дай-ка    сюда! —  Он выхватил у одного из сол­дат бердыш  — боевой топор — и ударил им по твер­дой скале. Подумал и еще ударил. И бил по неподат­ливому  камню до тех  пор,  пока  четко  не  обозначи­лось:

«1722 г. Петр Первый»

Смахнул царь со лба обильный пот, набил табаком трубку и с наслаждением глотнул горького дыма.

—  Как называется сия гора? — спросил он у про­вожатого — старожила.

—   Лысая   гора, великий  государь,  —  сказал  про­вожатый. —  А   там, внизу,   деревня   Моркваши.

Стали спускаться к Волге. Петр повеселел, сме­ялся.

Неожиданно недалеко от реки, в долине, увидели красивый деревянный домик. Он прятался в густой зелени, удивительно ладный, весь изукрашенный ажурной резьбой.

—  Чьи же сии здесь хоромы? — удивился царь.— Зело   красив   терем!..

Он   подошел   к  домику, крикнул:

—   Кто   есть   живой, выходи!

Появилось несколько мужиков в рваных домот­каных рубахах.

—  Чей  дом? —  строго   спросил  Петр.

Мужики   кланялись,   но молчали.

—   Великий государь желает знать! — сказал один из вельмож в красном кафтане и брякнул саблей.

Мужики   молча   упали   в ноги.

—   Что   же  вы молчите?  —   опять строго   спросил Петр.

—   Не  гневайся,     великий     государь,  — произнес один  из  мужиков. — Может, не  по  твоей    царской душе   ответ придется...

—  Говори.

—  Стенька Разин, атаман, для своего вольника Никодима, деда   моего,   поставил.   Ранили деда, когда войско атаманово  на Симбирск шло... Хочешь казни, хочешь    помилуй...

Петр прошелся по-журавлиному, косясь на мужи­ка и пыхтя короткой трубкой, долго молчал.

—   Выходит,    добрым  был  разбойник?  — спросил царь резко.

Мужик не отвечал.

—  Добрым, выходит, Разин был? — еще раз спро­сил.

—  Не   гневайся, великий  государь,  — проговорил мужик. — А  сказывают  в  народе — был    он    доб­рый...

Петр сердито взглянул на свиту,  на вершину Лысой горы и увидел в небе орла. Тот плавно парил в густой синеве, и грозно сверкали на солнце, будто железные, его крылья.

Царь  отвернулся — взгляд  его  был  смутен  —  и молча   пошел   к реке,   дергая  ус.