Артем  Веселый

ЗАБАВА

(Из романа «Гуляй, Волга!»)

 

ень за днем идет, как трава растет. Год за годом идет, как вода текст...

Самые старые старики сказывали, будто в давних годах под тем вон горелым осокорем жил рыбак Дорофейка с дочкой Забавушкой.

Дорофейка рыбу ловил, дочку кормил. Забава m пи­во варила, портки на батю мыла да все на бережке посиживала — на воду глядела, воду слушала, каза­ка-бурлака Игнашку поджидала.

И такая-то ли гожая да голосистая девка росла,— сокол спускался из-под облак слушать песню ее, и осетры выплывали со дна реки зреть на ее красоту.

А за горами в шатре с золотой кистью жил та­тарский державец Чарчахан. Слыл он славой и богат­ством, лихой был аламанщик, не чаял ни коней сво­их изъездить, ни удаль свою размыкать, а вот как делу быть, и он попал в перетурку.

Объезжал Чарчахан кобылу Подыми-Голову, и вы­неси она его на Волгу. Увидал татарин Забаву — ах­нул. И черти в горах Соколиных, передразнивая его, ахнули. Борода его, крашеная, от радости сразу на­чала в кольца завиваться... Хлестнул он кобылу, за­лился к своему кочевью и песню басурманскую залотошил.

Наутро   опять   приехал:

—  Молодуха,   дай   испить.

Девка   ему   и   говорит:

—   Лакай,  Волга  большая,  а ковша поганить тебе не дам.

Сказала   так-то   да и пошла.

Поглядел   ей   Чарчахан   вслед, крикнул:

—   Аида,  баская[1], со мной!      Будешь кумыс пить, салму[2] и бешбармак[3] ашать, меня целовать...

—  Тьфу!

—  Будешь  жить  со мной в хороше да  в  радости. Большой   шатер, золотые   махры...

—  Тьфу!

— Подарю тебе сапожки казанских козлов — око­ванный   носок, серебряна   подковка...

—  Тьфу!

—  Подарю  бухарский кушак  с  кистями,    как по­ток...

Повела на него девка серым глазом и еще плю­нула.

Урезал Чарчахан плетью кобылу свою Подыми-Голову и погнал ее во всю ноздрю лошадиную, грива стоем встала.

Не спится   татарину,   не   лежится.

Чуть заря занялась, как бурей понесло его опять на Волгу.

— Во сне тебя видал, —  говорит, а самого ровно бересту на огне ведет. —  Во сне видал —  смеялся, проснулся —  заплакал...

—  Тьфу!

— Снаряжу  караван  с  товарами,  и  поедем  мы  с тобой из земли в землю. Ты будешь там, где буду я. И я буду там, где будешь ты.  Ветра всех степей бу­дут обдувать нас, будем пить воду из всех колодцев. Солнце   поведет нас   через   горы   и пустыни,   звезды будут указывать нам дорогу. На привале мокрым ру­кавом ты оботрешь мне подмышки и пузо,    разуешь меня, раскуришь кальян да ляжешь со мной...

—  Тьфу!

—  С тобой  никакая  беда  не сокрушит меня,  как ключ,  бьющий из-под камня, не разрушает гору.  Бу­дешь  пить  со мной  из одной чаши,    есть от одного куска, дыхание свое мы будем смешивать в одно. Мои богатства —  твои богатства. Последнее пшеничное зерно раскушу пополам и половину отдам тебе...

Вспомнила Забава бурлака Игнашку, и заиграло в ней...

— Ох,  —  говорит, —  злее зла мне честь татарская! Откачнись, окаянный, не улещай! Мила мне моя сторона русская. Никуда я с Волги не пойду, не поеду.

Раззадорился   Чарчахан:

—  Подыму  народы  свои,  велю  рыть  новое  русло и Волгу,  как  верблюда  за повод, поведу за  собой  в пески Монголии, и куда  бы мы ни  заехали — Волга, сверкая, покатится   у наших   ног...

Много чего он сулил —  не сдалась девка на его упросы.

Уехал — туча   тучей.

Малое время спустя налетела на рыбачий стан татарва. Рыбака Дорофейку с камнем на шее метну­ли в омут раков ловить, а Забаву уволокли с собой.

—   Корись! —  говорит   Чарчахан. —  Корись,   дев­ка, силе   и   славе моей.

Девка   ухом   не ведет   и   отвечает:

—  За   стыдное   и   за грех   почитаю   некрещеного любить.

И стала   она   просить, чтоб   отпустил   ее. Долго   думал   Чарчахан   и   выдумал:

—  Пущу тебя на вольную волю,    коли сделаешь, что   велю.

—  Загадывай.

—  Видишь  озеро!  Перетаскай  его ведрами  в  Вол­гу, и   тогда   пущу   тебя.

Согласилась   Забава.

День за днем идет, как земля гудет. Год за годом идет, как метель метет...

Бурлак Игнашка то ль в гульбу пошел, то ль ар­кан азиятца увлек его в дальнюю сторонку.

Забава протоптала через гору тропку в человече­ский рост. Птицы склевывали ее слезы, ветер разду­вал тоску. Она стала старухой, пока таскала озеро.

Чарчахан  в те  поры  кочевал  с ордой  на  Иргизе-реке. Ему сказали —  не поверил. Приехал и, дивясь, зашел   в заросшее   травой   сухое   озеро.

И вот —  каждому на рассужденье, кто хочет ве­рит, а кто и нет —  поднялись все слезы, выплакан­ные девкой, и в них утонул татарский державец...