Николай  Степной

МИРНЫЙ ГОРОД

 

ежду гор еще темной полосой гляделась река. Но на востоке уже было видно, как, брызжа, стре­мились из-за горизонта лучи... Стремились желто-баг­ряные, зеленые, буро-красные.

Вот по отблеску от не взошедшего еще солнца выплыло темное облачко. Оно как будто хотело не допустить его, помешать восхождению, да тихонько растаяло. Стая уток, чертя в воздухе крыльями, про­летала над предрассветным лучом.

Тянулся с запада еле заметный влажный ветерок.

Сидим мы вдвоем: он, рыбак, много лет, почти всю жизнь проведший на Волге, и я, вечный бродя­га, пристраивающийся, где и как попало.

Мне времени девать все равно некуда, и я, заки­дывая удочку, спрашиваю:

-  Что,   не   клюет?

-  Нет,   трудно  теперь  ловить,  рыба   на  разведку не   ходит...

-  На   какую   такую   разведку?

-  Видишь   вон   это?- показал он  на  острова,  что были   перед  нами   и      обивали   течение.

-  Вижу.

-  Ты   думаешь,   что   это   такое?

-  Острова,  -  ответил   я.

-  Нет,   это  не  острова.   Это  крыши  Мирного  го­рода.

Он как-то прищурил один глаз, посмотрел на меня снисходительно, иронически, как бы говоря: «Сидишь на Волге, а самого главного не знаешь»...

-  Видел холм-остров  под Сызранью?..   Его      еще пароходы   обходят.

-  Видел.

-  Ну, так это и есть самый главный дворец княж­ны  Волги,   Стенъкиной  жены.   А  тут вот,   здесь,   что перед нами  острова, - это ее  Мирный город,  здесь ее и склады, и разные помещения А в них, складах, чего-чего она, княжна, не посложила...

Тут и кубки, и золото, и все те драгоценности, что Стенька бросал ей в подарок... И все, что попадало вместе с утонувшими пароходами, баржами на Вол­ге, - все собрала сюда... Княжна бережет накоплен­ное в своем дворце, охраняет. И из дворца никогда не выходит...

Входить к ней имела право всего только одна щу­ка-нянька, что встретила княжну с первого дня.

Были у княжны разведчики, что выползали и слу­шали, что на белом свете и в городах земли творит­ся...

Бывал ты у Молодецкого, видел утесы-камни? Так это вот, когда Стеньку и его товарищей прикован­ных прокляли, товарищи в камни превратились, а Стенька не захотел, так и остался один на мучения жить...

Вот нынче воскресенье, а по воскресеньям, по ут­рам, когда кляли по церквам Стеньку и вместе со звоном это проклятие разносилось по Волге, стонала княжна, стонала и плакала, а плакала потому, что слышала, как Стенька, прикованный цепями, терзал­ся, мучился и, мучаясь, клял, клял своих врагов.

И в такое время утра уже ни одна рыба не выхо­дила... Они жалели, берегли княжну, и все спешили к ней, охранять ее... Так-то вот...

Но времена изменчивы... Однажды в воскресенье вот такой же осенью вдруг не услышали рыбы обыч­ного стона своей княжны.

Что за причины? Догадались: слушают, а наверху звона нет, не слышно проклятий Степана...

Вышла старая щука-нянька... И приказала простой рыбе, чехони, пойти на разведку, узнать, почему на­верху звона нет... Чехонь, бестолковая, отправилась гурьбой...

Видел ты эту чехонь, она всегда почти вдоль бе­рега сверху шляется, все хочет узнать, проведать.

Эта чехонь сейчас так же бестолкова, как и тог­да, Не сумела разузнать она, как следует толком.

Принесла только одно - в городах земли не совсем ладно: толпятся люди, толпятся и все что-то кричат. И за ней, за чехонью, по берегам никто не гнался, не охотился. И никто ни одного крючка не выставил, не только что сетей...

Тогда отправилась щука-нянька и донесла об этом княжне. И вышел приказ от княжны:

«Послать кого поумнее на разведку и узнать, по­чему нет звона, не слышно терзаний Стенькиных, по­чему нет народа на берегу, почему толпится он в городах земли?»

Умной красной рыбе - севрюге и осетрам - нельзя было выходить. Она выходила только или в бурю, в мутную воду, или ночью, потому что днем за ней были очень охочи, гонялись за ней чиновни­ки да купцы лихие, что гуляли до свету и на закус­ку требовать ее любили. Но княжна решила на этот раз послать и днем умную красную рыбу.

Вышла красная рыба, и... нет ни звону, ни стону, никто не ловит рыбу, за ней не охотится. Свободно пошла на разведку, гуляет поверху...

А внизу гости-утопленники прибывать стали. Нянька-щука распоряжается, принимает гостей, уго­щает и провожает дальше, к морю, где простор и свобода, а сама приговаривает: у нас-де у самих не­где, тесно - складов сколько, богатств... А там сво­бодно - гуляй, сколько хочешь.

Умная красная рыба разгуливает себе да разгули­вает. Надивоваться не может, что не трогает ее ни­кто, не ловит...

Слушала, слушала красная рыба, все выслушала, все поняла... Поняла и... воротилась. А княжна сама на этот раз вышла навстречу ей.

«Ну, что делается там, наверху, в городах земли, почему людно так и тревога такая повсюду?»

«А потому, - отвечает красная рыба, - что в го­родах земли, наверху, камни - Стенькины товарищи - ожили и пошли полками расковывать цепи Степа­новы. И тебе, княжна, от них приказ: собираться и идти на встречу Степана Тимофеевича».

Как услыхала княжна, велела подать наряд шел­ковый, который Стенька ей подарил, в Волгу бросая. Собралась, нарядилась и ушла в города земли, а за ней пошли и щука-нянька и умная рыба красная... Только осталась одна чехонь хранить, беречь ревни­во крыши Мирного города, что стоит по-старому, сто­ит и ждет, когда богатства города Стеньке понадо­бятся.

Тут - и золото, и камни самоцветные, и баржи, и пароходы, да мало ли чего нет в скрытых под пес­чаной крышей островов зыбучих, наносных...

Рыбак встал, борода его осветилась отблеском на­ступающего утра. Странные отблески... Синее-синее, желто-черное большое пространство, что поднялось до полнеба, вдруг вспыхнуло ярким заревом солнеч­ного восхода.

 

Река, перед тем синяя-синяя, как и небо, - только небо спокойно-гладкое, а река рябит голубой среди­ной, вдруг становится алой...

И  опять, и  опять,  каждую  минуту  новые  тона...

А само солнце, как малый ребенок, показалось только краешком...

Вон   в   середине   краешка   кто-то   движется...

Черепаха   оранжевая?..

Но нет - то уже не черепаха, то тройка коней взмахивает копытами... Миг - и то уже не кони, а паровоз, что тащит за собой целый состав вагонов причудливых, сказочных.

Поднимающийся краешек солнца проглатывается набежавшей тучей. Как-то вдруг становится скучно, тоскливо... Ну, будто и не я был несколько минут то­му назад, будто не я сам своими глазами видел вос­ход, что только что закончился...

И река пасмурная уже темным переливается сереб­ром, только крыши песчаного города Мирного про­должают кой-где поблескивать красным отсветом утренних лучей...